Корреспондент «Фонтанки» устроился на комбинат социального питания Красносельского района, который выиграл тендеров на полмиллиарда рублей на поставку школьного питания. Корреспондент смогла продержаться на предприятии всего два дня. От прокисшей каши и тараканов пришлось уносить ноги в мир комфорта.
Комбинат социального питания Красносельского района продемонстрировал редкую удачу, выиграв крупные тендеры на поставку завтраков и обедов в петербургские школы. Заход на рынок новичка не остался незамеченным для родителей — они стали чаще жаловаться журналистам на массовую тошноту учеников. «Фонтанка» решила изучить предприятие изнутри. Увиденное не вписывается в идеальный мир санитарных правил.
На мойку встаёт Николай (все имена в тексте изменены. — Прим. ред.). Крепкий мужской парфюм мгновенно перебивает запах от моющего средства и остатков еды. Кожаные остроносые ботинки перешагивают лужу на кафеле, Николай открывает кран. Его запястье обмотано кожаным шнурком, с футболки через прозрачный полиэтиленовый передник смотрит волк. Своим видом демонстрирует, что он по жизни — глава стаи. На фоне жилистых и сгорбленных мужчин, обитающих в пищеблоке, он и правда выглядит секс-символом.
Николай поднимает с пола 50-литровую кастрюлю, пробегает взглядом по засохшему на стенках тесту и протяжно извергает матерное слово, обозначающее, что их с кастрюлей ждет очень близкое и взаимно неприятное знакомство.
«А как мыть-то? — вопрошает он. — Как дома?»
Вручаю ему губку и объясняю то, чему научили меня: средство экономить, засохшее оттирать железякой.
Завпроизводством Ирина Ивановна зовет Николая с собой. «Секс-символ» с радостью отбрасывает кастрюлю и удаляется со словами:
«Вам нужен я — самый умный и красивый». Через 10 минут возвращается в куртке. «Мне нужно съездить за униформой, а то измажусь и буду как поросёнок. А на мне дорогие вещи», — объясняет он. Больше на пищеблоке Николая не увидят.
Сегодня не пришла Машка, она продержалась на мойке посуды три дня и очень обижалась, что не выдают перчатки. До неё была Нина, она вроде нормально работала, но получила зарплату и запила. Так что теперь из дневных посудомойщиц осталась только я. На пищеблоке готовят завтраки и обеды для 10 школ, грязная посуда идет валом.
Где всё кончается
Устроиться на Комбинат социального питания Красносельского района оказалось просто. Опубликовано два десятка вакансий. Ищут поваров, кухонных работников, кондитеров. По телефону потенциальной посудомойщице пообещали 25 тысяч на руки, предложили прийти в понедельник, а санкнижку оформить в процессе работы. Я согласилась, и мне выдали адрес.
В понедельник в 8 утра ищу вход в двухэтажное кирпичное здание на Наличной. С одной стороны «Пятерочка», с другой — круглосуточный. По расползающемуся асфальту разбросаны бычки и пивные бутылки. В дверь без таблички входит низенькая старушка, проскальзываю за ней, поднимаюсь на второй этаж и попадаю в раздевалку. За ней — пищеблок.
По коридору ходит пергидролевая блондинка с накладными ресницами и орёт в трубку. Это завпроизводством Ирина Ивановна, и она не раздражена и не озлоблена — просто таков её способ общения. Она не спрашивает, как меня зовут, не интересуется документами, только кидает: «Переодеться есть во что?».
Натягиваю домашние треники с вытянутыми коленками, тканевые тапочки и толстовку с капюшоном. Мне выдают шапочку и полиэтиленовый передник. Мы проходим мимо мойки, где пока еще работающая Машка на пару с поваром оттирают сковороду, и спускаемся вниз.
Попадаем на самое дно комбината. В помещении без окон мир заканчивается. Сюда привозят термосы из школ с недоеденными кашами и супами. Открываю первый, в нос бьёт запах кислятины, еле сдерживаю рвотный рефлекс. Судя по маркировке с датой, пшёнка простояла все выходные. Из следующего термоса выливаю остатки фасолевого супа. Моя задача на день — мыть всё, что привезут.
В моечную входит пожилая уборщица в розовой помаде и крупных серьгах. Она приближается ко мне вплотную, заглядывая в лицо, спрашивает:
— Далёко живёте?
— На Петроградке.
— Всё нормально будет, — произносит она многозначительно, ставит свое ведро прямо в соседнюю раковину и замачивает в нем драную половую тряпку.
Уборщица не моет полы, она исполняет танец. Сначала прелюдия — разгон воды с хлоркой по полу, потом основное действо — сбор жижи с покачиванием бёдер и переход к высшей точке — протиранию стен той же тряпкой. Желтые разводы на белом сайдинге не поддаются, тогда уборщица берет у меня жестяную губку. Грязную воду она выплескивает на асфальт за дверью.
Спустя два часа работы мои перчатки и передник зияют дырами, но к этому времени уже везут термосы с остатками сегодняшних завтраков. Я запускаю руку в ещё горячую пшёнку и вываливаю её в бак с отходами, литры какао уходят в раковину. Кажется, этот напиток школьники не жалуют ещё со времен моего детства. Но мне какао нравится — его приятный аромат перебивает запах кислой каши.
На комбинате используют термосы итальянского бренда. Вес каждого — от семи килограммов в зависимости от объёма, а с остатками каши — все 10. К концу восьмичасовой смены в сушилке стоят 80 намытых мной термосов. Я еле стою на ногах, правая рука ноет, шея не поворачивается.
«В принципе, здесь нигде нет легкой работы, — говорит Ирина Ивановна, инспектируя мой труд. — Сюда мне вообще мужчина нужен». На следующую смену она обещает мне работу полегче.
Чем известен комбинат
Ирина Ивановна снова орёт в трубку. На этот раз кто-то из ночной смены отправил в школы просроченные йогурты.
«Чем занимаются люди ночью? Пища вся… [очень плохая] получается, всё… [совсем плохо] здесь, а за что зарплату платят людям?» — возмущается она.
Ночью в основном работают мужики. Они и готовят большую часть школьного меню. С утра приходят их сменщицы и наводят на пищеблоке порядок.
В прошлом году комбинат выиграл несколько больших тендеров в Пушкинском, Адмиралтейском и Василеостровском районах. Предприятие заключило договоры на обеспечение горячим питанием 75 школ на общую сумму более полумиллиарда рублей. Участники рынка предсказывали, что новичку может не хватить производственных мощностей.
В пищеблоке на Наличной — свежий, но явно дешёвый ремонт. На стенах сайдинг, под ногами — плитка со сколами. В маленькие раздевалки для персонала втиснуты душевые кабины, но, похоже, никто в них не освежается. Через эти комнаты лежит единственный путь к пищеблоку, так что получается проходной двор. В этом случае прозрачные стенки кабины превратили бы помывку в акт эксгибиционизма.
На первом этаже царит атмосфера заброшки. Навигацию здесь определяют таблички советских времён. В углу похоронены люстры. На потолке трескается то, что когда-то было побелкой. В середине просторного помещения стоят плиты со слоями нагара и пыли. Пол одной из комнат пронзает труба с водой.
Там, где свет ещё можно включить, из проводки сыплются искры. Рядом с туалетом я угодила в лужу. Не хочу знать, откуда она появилась.
По данным СПАРК, в этом здании на Наличной должен находиться другой комбинат социального питания, однако он уже более года не исполняет никаких контрактов.
Успехи Комбината социального питания Красносельского района, как писала «Фонтанка», совпали с реформированием городской системы закупок, инициаторами которой стали комитет по государственному заказу Смольного и Управление социального питания. Последнее в феврале 2020 года возглавил Алексей Барабанщиков. Он переехал в Петербург из Московской области, где работал начальником отдела гарантированного питания областного министерства потребительского рынка и услуг. До этого Барабанщиков возглавлял столичный комбинат питания «Школьник».
За 2021 год родители из нескольких школ жаловались на массовые отравления детей. Последний громкий случай произошёл в гимназии 642 «Земля и Вселенная» на Васильевском острове. Однако Роспотребнадзор «очага инфекции» не нашёл, под подозрение попала вода в самой школе, в пробах которой нашли ротавирус.
Вера
На обед меня зовёт Вера. Тихая 66-летняя пенсионерка трудится кухонным работником — чистит овощи и моет помещения. Тарелки на пищеблоке школьного размера, она наливает борща до самых краёв, кладёт по две заветренные рыбные котлеты и по два куска запеканки.
Вера в конце прошлого года приехала с Кавказа «помогать сыну», живёт с ним в коммуналке на Васильевском острове. О работе в Красносельском комбинате узнала от соседки и сразу согласилась, чтобы «побыстрее зарабатывать деньги».
— Недели две назад зарплата была, но было очень много пьющих, — рассказывает она за супом.
— В смысле?
— Пьющие работали много ночью, их поувольняли. Они зарплату получили, понажирались и не вышли. Да и при них тут не было стабильности, надо изначально набирать благонадёжных. Ничего, потихонечку втянешься…
— А вас-то что здесь держит? Неужели полегче ничего не найти?
— Да мне так говорят: немножко осталось здесь. Они же до конца мая работают, потом школы уходят на каникулы. Предлагали в детские лагеря, но я не хочу ни в какие лагеря. Надо добить чуть-чуть и ехать домой. Там у меня огород, я и так опоздала.
— Вы хоть Петербург посмотрели?
— Выходила к Неве один раз зимой. Это же всё затягивает. Белого света не видишь… Просили в выходной выходить, выходила. Остаётся один день — так отлежаться надо.
Рыбные котлеты отвратительны на вкус. Мою недоеденную порцию Вера забирает с собой, говорит, для собаки. После обеда в коридоре среди грязных лотков из-под второго обнаруживается нетронутая запеканка. Вера нарезает её квадратами и как-то уж слишком аккуратно укладывает в свой контейнер.
Кажется, нет у неё никакой собаки.
Побег
На второй день мне предстояло встать на мойку на втором этаже. Она соседствует с горячим цехом и административными кабинетами. Ирина Ивановна не допустила мои треники в людное место. «Чтобы директор не ругался», мне выдали форму: белоснежные штаны и рубаху, а Вера по дружбе помогла с перчатками.
Условия труда могли бы стать более комфортными, если бы не ночной мойщик. Этот усач прославился отлыниванием от работы. С утра он махнул рукой в сторону завала из огромных кастрюль, выругался матом, извинился и исчез.
До обеда я отмывала засохшее ночное наследство. За последней кастрюлей нашла ловушку для тараканов. Угодивший в неё паразит ещё шевелил усами.
Все это время в коридоре копились ёмкости из-под второго. По полу разлилась фиолетовая лужа из-под свекольного салата. Периодически ко мне подбегала повар, ей не хватало крышек, я вытаскивала из грязной кучи пару штук, ополаскивала и протягивала ей.
В горячем цехе кондитеры творили корзиночки из песочного теста, наполняли их карамельного цвета кремом.
За спиной уборщица в розовой помаде ругалась на грузчика, который коротал время за игрой в телефоне.
— Очень много посуды, одному человеку не справиться, — посочувствовала мне одна из кондитеров. — А вы будете работать?
— Не знаю, — призналась я.
— Вот прошлая посудомойщица забрала деньги и ушла.
— Наташ! — кричит Ирина Ивановна. Понимаю, что это чужое имя обращено ко мне. Меня, посудомойку Наташу, просят почистить ящики, в которых делают развозку. Их внутренности залила каша.
К концу второй смены посудомойка Наташа настолько устала, что у неё уже нет сил следить за чистотой кастрюль. На стенках могут оставаться ошмётки еды, несмытое чистящее средство. Но на это никто не обращает внимания. Приходит повар, забирает посуду и начинает в ней готовить что-то новое.
Я быстрым шагом иду в раздевалку, по пути Вера предлагает мне запеканку, которая последний час лежала на поддоне на полу. Я отмахиваюсь, стаскиваю с себя уже не белоснежные штаны и рубаху и бегу прочь.
Не хочу быть Наташей.
