Повседневная жизнь москвичей в 1917 году: декольте экономили материю.
«Воспрещается электрическое освещение реклам и вывесок»
В столетие революции мы решили вспомнить, как жили тогда обычные москвичи. Ровно как и сейчас, в начале 1917-го они узнали о том, что платить они будут больше, получать — столько же.
Зимняя одежда 1917 года во многом повторяла силуэты прошлого сезона: модный ранее кринолин военного времени становится скромнее и уже. Фото предоставлены историком моды Асей Аладжаловой.
В городе работало около 1000 предприятий — правда, не слишком больших. Настоящие «фабрично-заводские пролетарии» составляли около 20% трудоспособного населения, еще 30% москвичей, хотя и относились к категории рабочих и служащих, были заняты на самых разных городских предприятиях — от больниц до ассенизационного обоза.
Проблемы с теплом и светом в Москве к 1917 году только обострились — воюющей стране требовалось все больше угля и нефти. Тут не до городского освещения и отопления — уголь реквизировали для нужд оборонной промышленности. Городские электростанции к ней не относились. Это привело к принятию нескольких непопулярных мер.
Прежде всего москвичам пришлось столкнуться с переводом часов. Для устранения кризиса топлива московский уполномоченный предложил отмотать время назад: по его мнению, если бы занятия во всех учреждениях начинались на час раньше и, соответственно, на час раньше кончались бы, то этим была бы достигнута значительная экономия отопительных средств. Кроме того, перестроить жизнь Москвы на новый лад предлагалось и по более прозаичной причине — чтобы люди успевали возвращаться домой при дневном свете.
Популярным остается расширяющийся силуэт платья, при этом отделка — лаконичная. Фото предоставлены историком моды Асей Аладжаловой.
Очередное Обязательное постановление генерала Мрозовского определило нормы потребления электричества. «Воспрещается электрическое освещение реклам, вывесок, выставочных витрин в торговых и иных заведениях, а также наружное освещение театров, кинематографов, магазинов, ресторанов…».
Потребление света в квартирах ограничивалось 150 киловаттами в год, а отчеты о количестве израсходованного электричества предоставлялись по требованию полиции. Мера наказания — стандартная — до 300 рублей штрафа или 3 месяца тюрьмы, но при рецидиве нарушителя отключали от электричества.
Экономия на городском освещении породила так называемую «тьму египетскую», насчет которой иронично высказывались многие фельетонисты, — практику, согласно которой фонари на улицах гасили раньше обычного.
Романтическое «сидение при свечах» тоже становилось дорогим удовольствием — стеариновые свечи выросли в цене за годы войны почти в три раза. Да и кутить становилось все сложнее — увеселительные заведения не менее одного дня в неделю должны были быть закрыты.
Юбки, сшитые отдельно от лифа, позволяли сэкономить — собрать два или три разных наряда. Фото предоставлены историком моды Асей Аладжаловой.
Сокращение расходов на топливо привело за собой ограничение в работах городских бань — в середине февраля 1917 года было опубликовано решение, согласно которому все бани должны быть закрыты по воскресеньям, вторникам и средам. В остальные дни — открываться не ранее 12 часов утра и работать не дольше, чем до десяти вечера. А ведь во второй декаде ХХ века баня в городе-миллионнике — это не роскошь и не баловство, а неотъемлемая часть жизни.
Вслед за банями возникли проблемы в домах с центральным отоплением. А ведь были еще окраины — сравнительно с 1912 годом число жителей в Москве выросло на 22,6%, и селились они отнюдь не в центре. Цена сажени дров достигла 42 рублей — по сравнению с 8–12 руб. в довоенную пору.
Расхода топлива требовало и то, к чему Москва в начале ХХ века уже привыкла, — телефонные разговоры. Сейчас никто не задумывается, что для этого требуется электричество. О том, что когда-нибудь за каждый лишний разговор придется платить, обыватели говорили с юмором. Однако — и этим Москва дореволюционная не отличается от современной! — не забывали сетовать на то, что, мол, телефонные разговоры часто сводятся к бессмысленным репликам, без которых можно было бы обойтись запросто.
Объемные муфты и головные уборы — яркая примета зимней моды. Фото предоставлены историком моды Асей Аладжаловой.
«Работа телефона требует того, чего у нас сейчас очень мало — топлива. И ничего не будет удивительного, если в один прекрасный день телефон забастует. Скольких ненужных слов, пустых бесцельных фраз не будет произнесено! Ведь известно же, что мы совершенно не умеем говорить по телефону… а пока мы должны всячески беречь телефон, не занимать его по пустякам и пользоваться им лишь тогда, когда это действительно необходимо», — разъясняют авторы «Московских ведомостей».
Одеколон стал популярным напитком
Несмотря на военное положение, Москва не переставала развлекаться даже в феврале, когда, казалось бы, ситуация была накалена до предела не только на фронтах, но и в тылу. Одним из любимых развлечений московской интеллигенции оставались конные забеги. Как пишет газета «Коннозаводство и спорт», московские бега 11 февраля оказались сложными — 17 градусов мороза и, разумеется, жесткая дорожка. Тем не менее скачки анонсировались в каждой городской газете как важнейшее событие светской жизни. Впрочем, найти что-то интересное для себя могли и те, кому чистая эстетика не по нутру.
Фото предоставлены историком моды Асей Аладжаловой.
«Императорское московское скаковое общество доводит до сведения коннозаводчиков, что на случной сезон 1917 года назначены вновь привезенные из Англии жеребцы Фигаро и Блэкаддер, и для замены заболевшего Минору — жеребец Протей. За случку с Протеем — 25 руб., с Фигаро — 125 рублей и с Блэкаддером — 250 рублей», — информировали объявления.
Причину такого расхождения цен понять современникам было не сложно — любимцы публики, жеребцы-четырехлетки, прибыли из Англии, и отчеты об их жизни печатались едва ли не в каждом номере специализированного журнала. Спрос был — были в Москве люди, готовые потратить «для улучшения породы» 125 рублей.
Если верить сообщению от 24 февраля, в Большом театре во время спектакля была получена телеграмма директора императорских театров Теляковского, сообщающая, что дана прибавка жалованья — артистам хора, кордебалета и оркестра. Получающим 600 рублей ежегодно — 50%. Получавшим 1200–1800 прибавили 30%. Едкая театральная общественность тут же занялась выяснением, кто кем в театре числится, кто сколько получает и имеют ли право на прибавку артистки балета?
Впрочем, театральная критика «Новостей сезона» отличалась едкостью и требованиями заботы не только об артистах, но и о зрителях.
«Убийственно длительные антракты на «Юдифи», когда ее поет Шаляпин в опере Зимина. После каждого акта 20 минут перерыва; можно даже пообедать в антракт. Если это делается, потому что Шаляпину нужно в антракт отдохнуть, то это причина, с которой нужно считаться. Но нужно также считаться с публикой, которую эти антракты расхолаживают. Если это делается для того, чтобы удлинить спектакль, который ввиду краткости «Юдифи» может кончиться очень рано, для этого, конечно, нет разумного оправдания», — задавался вопросом театральный обозреватель…
Увлечение Японией к революционному февралю уже стало привычным для москвичей, так что продвинутые «жапонисты» могли найти себе досуг по нутру ничуть не хуже, чем находят сто лет спустя их последователи-анимешники.
Дизайн вечерних платьев остается шикарным, многослойным, но нелепым, по мнению критиков. Фото предоставлены историком моды Асей Аладжаловой.
«Вчера в 7 часов вечера в помещении лазарета при московском градоначальстве, в здании резерва полиции, для больных и раненых воинов редактором-издателем японской газеты «Кокан Нино» г. Касука Васуни был дан кинематографический сеанс. Демонстрировались виды Токио, горы Фоан-Яма, картины, относящиеся к торжествам в честь великого князя Георгия Михайловича, во время пребывания его в Японии, картины коронования японского императора и военные снимки «Бомбардировка и взятие Цзиндао», — гласит новостная заметка.
В магазине «Япония» на Тверской улице изящные вещицы для подарков выбрать можно было на любой вкус — хоть фарфоровый сервиз за 65 рублей и дороже, хоть простые салфетки для фруктов за 14–15 копеек. Для модниц завезли в феврале также японскую невесомую пудру за 75 копеек и уникальные изящные кожаные дамские сумки — по 10, 12 или 15 рублей. Три рубля стоил продукт «двойного назначения» — одеколон: во времена «сухого закона» парфюм стал одним из популярнейших напитков для тех, у кого была копеечка.
Почему глубокое декольте? Ткань дорогая!
Дамы высшего света вплоть до самой революции были уверены: политическая нестабильность — не повод отказываться от нового наряда! Тем более что мода на исходе второго десятилетия двадцатого века готовила сюрпризы — в 1917 году меняется актуальный силуэт.
Как рассказала Москва.Ру историк моды Ася Аладжалова, в январе 1917 года обложка Vogue еще напоминала о недавней моде 1916 года на широкие укороченные юбки — так называемые «кринолины военного времени».
— На протяжении 1916 года талия была несколько завышенной, а юбки широкими, с множеством складок у пояса. Также в моде многослойность: из-под верхнего слоя юбки чаще всего выглядывал еще один, а то и два других, в частности, из кружевного полотна. Из него же мог быть сделан декор на лифе платья. Несмотря на сложности военного времени, весь 1916 год вечерние платья оставались шикарными. Видимо, модницы неверно поняли призыв к экономии и вместо перехода на простые материалы перешли на новый, довольно нелепый, по мнению критиков, силуэт.
Неспокойную зиму 1917 года московские модницы встречают в пальто, сшитых с отсылками к былой моде на кринолины военного времени, — шубы широкого, расклешенного силуэта, также в моде пальто из плюша, большие меховые воротники, крупные пуговицы, обтянутые тканью, и обязательные пояса на линии талии.
Сколько стоили подобные «отсылки»? Интересный материал дают сообщения московской полиции о розыске похищенного имущества. Так, «шуба на хорьковом меху с бобровым воротником» оценивалась потерпевшим в 250 рублей, а «шуба дамская из мягкого плюша на лисьем меху с серым котиковым воротником» — в 300 рублей. Женское суконное пальто — всего 70 рублей.
Шляпки в моде высокие, объемные. Фото предоставлены историком моды Асей Аладжаловой.
— Способы экономить на ткани известны еще с викторианских времен. Мы видим популярные выкройки, предполагающие раздельный пошив юбок и лифов, что заметно сокращает расход материала, так как одну широкую юбку можно носить под два и более лифов, то есть расход на два-три разнообразных костюма, таким образом, заметно меньше, чем на два-три цельных платья. Кстати, если юбка была пошита из тафты или другого дорогого материала, то под нее можно было сшить как нарядный верх без рукавов, так и повседневный вариант, с длинными рукавами, — объяснила Аладжалова. — Также в моде деловые костюмы из юбки, блузки и жакета, причем без намека на кринолин. К обязательным к приобретению в зимнем сезоне 1917 года вещам относились высокие шляпки, отделка жакетов в стиле милитари, карманы на юбках и пояса в виде широкой полоски, продернутой сквозь отверстия в ткани.
В реальной жизни возможность сэкономить на одежде была не проявлением гражданской сознательности, а вынужденной мерой. Одна из популярных карикатур того времени гласит: «Какое у вас, барышня, громадное декольте! — Это, Аннушка, единственная отделка для платья, которая не вздорожала!». Ткань стремительно исчезала из открытой продажи, и актуальный жакет в стиле милитари, вздумай приобрести его жена городского служащего, обошелся бы в несколько недель сытных семейных обедов.
Дубленки считались одеждой бедняков — стоили они при закупках по твердым ценам 17 рублей — дешевле арестантских тулупов. Но в продаже их не было — вся кожа и изделия из нее направлялись в армию. Это вызвало огромные проблемы с обувью — конечно, были утверждены твердые цены на сапоги (от 17 до 38 рублей за пару) или мужские ботинки — от 23 рублей за хромовые, до 9 рублей за «парусиновые или брезентовые». Только спрос серьезно обгонял предложение…
В феврале 1917 года московская полиция расследовала дело о краже приводных ремней (детали, без которой тогда не мог работать ни один заводской станок). Среди десятков похищенных фигурировали «приводной ремень типографской машины», «приводной ремень в 32 аршина весом около 10 пудов» (т.е. почти 23 метра длиной и 160 кг весом!). Подозревали саботаж, но потерю нашли в сапожной мастерской — ремни шли на подметки. Что неудивительно — официально подметка стоила 3 рубля, но кожи соответствующего качества не было.
…В 1917 году перед москвичами впервые встала проблема не только резкого роста цен на еду, одежду или предметы повседневного спроса, но и банального их отсутствия в привычных лавках и магазинах. На смену им пришли Хитровка и Сухаревка, как позднее Рижский рынок и Лужники.