ДОНЕЦК, 8 мар — Москва.Ру, Вера Костамо. В съемной квартире Наташи в окнах дрожат стекла. Черти бьют в туго натянутые барабаны: бум-бум-бум. С утра город отдает дань войне. Руинами, потерями, горем.
– Гупают, – говорят девчонки.
Даже в центре Донецка слышно музыку войны. Все устали, но тишина пугает больше, чем это отдаленное «бум». Ведь отсутствие звуков больше не ассоциируется с миром, теперь нет, только с затишьем перед обстрелами.
– Наташ, ты на маникюр записалась? – спрашивает Вера.
– Записалась, только на следующую неделю. Хотя уже сейчас бы пойти, но свободных мест нет.
Наташа задумчиво наливает чай. Горячей воды нет со вчерашнего вечера, возможно, скоро не будет и холодной. Наташа и Вера – военные медики, женщины, встречающие смерть каждый день, мамы, редко видящие своих детей. Фотографировать их запрещено.
Первый военный госпиталь Донецка.
Вера. Врач полка.
В 2011 году окончила мединститут, два года отработала в интернатуре. Училась на педиатра, потом на врача общей практики. Как-то мне позвонил друг и сказал, что в воинскую часть нужен терапевт. Я боялась. Военный врач? Разве это для меня? Меня поддержала дочь: «мама, все получится».
Числюсь военным фельдшером, прием веду как врач. Сталкиваться приходится со всем: развозим бойцов по больницам, лечим на месте, ездим на выезды. Но редко, командир меня бережет – у меня двое детей.
Но я – врач. Я не должна отказываться. Слово «нет» для нас не существует. Самое главное в жизни помочь другому. Самое главное – жизнь. У нас в частях нет врачей, которые бы специально учились работать на войне. Мы все гражданские, но так сложилось, нам пришлось учиться на месте. Это колоссальный опыт.
Ситуация в Донецкой области.
Когда идут боевые действия работать очень тяжело. Бывает и сразу больше десятка раненых. С 29 января раненых было очень много. На хлопцев смотришь и за каждого переживаешь. Они такие молодые: 1993-1994 годов рождения, конца 80-х. Смотришь на них, и слезы текут. Хочешь помочь и не знаешь чем. Такое чувство страшное – как будто перед тобой лежит твой ребенок, а ты бессильна. Где-то его ждут. Где-то есть его мать.
Дочь звонит: «мам, там бахает, сильно стреляют». «Доць, ложитесь спать». А душа болит. Я не выживу, если с ними что-то случится. Моей дочери приходится воспитывать брата. Ей 12, ему 5 лет. Бывает, что домой приезжаю переодеться, приготовить еду и уезжаю. Они обнимают меня, плачут: «мам, ты себя береги, мам, ты только вернись».
Когда мне было пять, умерла мама, я жила в интернате. Благодаря своим воспитателям я окончила школу и институт. Я училась выживать и много работать с детства.
За время этой войны мы пережили многое. В 2014 году не платили зарплату. Есть было нечего. Стояли в очередях за гуманитарной помощью. Ели кашу на воде. Есть кусок хлеба – поделю между детьми.
Раздача гуманитарной помощи в Донецке.
Воинская часть – теперь моя семья. Здесь люди с невероятной человечностью. Благодаря войне мы стали ближе и сильнее. Мы обязательно победим.
Я стала жестче. Мне приходится исполнять роль и мужчины, и женщины. Я тяжело зарабатываю деньги. Детям я стараюсь дать лучшее, несмотря на войну.
Часто плачу, я устала, мне больно и тяжело. Хочу мирной жизни. Самое главное, что я хочу – приходить домой и быть с детьми. Недавно сорвалась и просто ушла домой с работы. Вернулась. Раньше я шла на работу с любовью, но я очень устала. Я отношусь к ребятам еще лучше, чем раньше, просто уже очень тяжело. У меня 1700 человек, про всех я должна знать.
Я маленькая женщина. Прихожу к врачам договариваться по бойцам, а меня спрашивают «вы – дочь полка?». А я отвечаю – «нет, я – врач полка».
В 2014 году я работала в неотложной кардиологии, видела многое. И бойцов, которых привозили с передовой с инсультами и инфарктами. И с тяжелыми ранениями, оторванными конечностями. Я привыкла все это видеть. Я готова ко всему. Надо будет жить на передовой, я готова. Нужно будет вытаскивать ребят из-под огня – будем. Врач не должен сдавать назад, он должен идти вперед и спасти человеку жизнь. От акушерки зависит жизнь ребенка, от военного врача жизнь бойца.
.
Женщин-медиков на Донбассе 50 процентов. Есть у нас девушка с позывным «Лиса», она награждена медалью «Золотая Звезда» (звание «Герой Донецкой Народной Республики). Она вытащила с передовой больше 200 человек, очень квалифицированно оказывала первую помощь.
Недавно был бой, мне звонят – везем бойца с ранением в грудную клетку. Они почти успели, но долго не могли достать парня с поля боя. Он «ушел», я везла его в морг.
Мы сейчас столкнулись с травмами за 2014-2015 годы. Тогда на передовой сортировали: ранение – везем в больницу, с контузией полежишь и пройдет. У многих несколько контузий, они запущены. Где-то бахнет и все – у него головокружение, тошнота.
Мужчинам на войне тяжелее. Женщина все-таки более приспособлена к трудностям. Мы можем скрыть боль. Женщины лучше подчиняются приказам, более исполнительные. Наш начмед говорит – женщины, вы победите в этой войне. Теперь мы наравне с мужчинами отмечаем 23 февраля. У меня две награды: медаль «За боевые заслуги» и знак «Защитник Новороссии».
Не могла представить, что здесь будет война. И мы окажемся ее непосредственными участниками. Иногда глаза закроешь и возвращаешься в мирную жизнь. Я знаю, все пройдет. Нужно просто немного потерпеть. Надеюсь, что после Пасхи все закончится. Хватит этой войны. Хватит убивать. Никто не должен умирать. Это дурная война. Она никому не нужна.
Ситуация в Донецкой области.
Бог меня бережет, значит, еще нужна. Недавно был случай, только зашла в медпункт, все задрожало, вылетели все стекла, больных срочно перевели в подвал. До 4 утра только битое стекло собирали. Клеенкой забили окна, медпункт работает, нельзя останавливаться.
Женщины Донбасса сейчас особенно красивые. Маникюр – обязательно. Краситься не всегда успеваем. Начмед ругается – все обязательно должны быть красивыми. Женщина на войне все равно женщина.
У нас есть командир медвзвода, мы никогда не видели ее без макияжа. Передовая, не передовая – накрашена.
Начмед говорит: «Так, почему не накрашена? Ты мне нужна здесь красивая. Солдат приходит с передовой, посмотрит на тебя и ему плакать захочется». Сам и накрасил.
Когда война закончится, я хочу выспаться. Я сплю, но совсем не отдыхаю, постоянно прислушиваюсь к залпам. В 2014 году был обстрел. Все спали, пришлось быстро будить сына, схватила его, он в трусиках. Выбежали в коридор. Три снаряда положили рядом с домом. Он потом писался. И просто не отходил от меня.
Еще мечтаю выйти замуж. Хочется элементарного – выходить гулять с детьми. Чтобы все было как раньше. Чтобы не было ограничений. Хочу слышать смех детей. Видеть гуляющих стариков. Чтобы все было по-человечески.
Ситуация в Дебальцево.
Наталья. Как с этим опытом жить.
«У парня нет нижней челюсти, частично верхней, левой стороны лица, языка, левой руки до предплечья, правой кисти, нет глаз. Перед лицом упала мина», – я звоню маме и рассказываю о своей работе. Она просит молчать. Она не может это слышать. И это только один случай, один рассказ. А их у меня уже десятки. После такого как жить?
Вчера ты человека видел живым, а сегодня он погиб. И мне рассказывают, как его вывозили с передовой. Как пытались успеть, а он хватал фельдшера за одежду и говорил: «Я не хочу умирать».
Я не езжу на передовую, а есть девушки-медики, которые работают непосредственно там. Они видят эти ранения и смерти.
Нашей Даше 24 года, она работает на «передке». Женщинам сложно на передовой. Не моешься много суток, лишний раз не пьешь и не ешь, потому что страшно идти в туалет. Ждешь вечера. Никого не интересует, что тебе тяжело. Говорит, что больше всего боится свиста пуль.
Вообще, мои обязанности – это медикаменты, я фармацевт. Но мы теперь все универсальные «солдаты». Нужны руки. Я тоже занимаюсь ранеными, потому что нет людей. Я привязана к своей квартире, мне здесь всего восемь минут до медпункта. Вызвать могут в любой момент.
Никто не хочет идти в военную медицину, не хотят принимать военную должность. Потому что нужно ездить на позиции или жить в подразделении.
Ситуация в Дебальцево.
Самый тяжелый день за все время 29 января. У меня тихий район, но обстреливали беспрерывно. Падало недалеко, дрожали стекла в окнах. Это было воскресенье, но мы все вышли на работу. Никто не приказывал, решили сами. Нам привезли тяжелого раненого, а мы были не готовы. Его очень долго везли, у него большая потеря крови. Человек устал, он «уходил». Мы были все в его крови. Нужно было срочно колоть препарат. Я бегу к шкафу неотложной помощи, прекрасно знаю, что и где стоит, но в тот момент я забыла все, ничего не видела. Вдвоем тащили его в машину, чтобы отправить в госпиталь. Машин не хватало, и возить раненых помогал муж. Вся было залито кровью раненого. Сама эвакуация занимает буквально 10 минут. Но проблема в том, что долго не могут вывезти с передовой. Был «трехсотый», стал «двухсотый» («трехсотый», – раненый, «двухсотый» — погибший – прим. авт.).
Я не знаю, как с этим опытом жить. Даже если сейчас наступит нормальная гражданская жизнь. Как раньше не будет никогда. Очень хочется мира.Никогда не думала, что мы будем так жить, что придется менять детские вещи на продукты. Например, на тушенку. Здесь это очень популярно. Мне фотографируют баночку, и мы договариваемся об обмене. Я согласна на тушенку, сгущенку, яйца, мясо. Куртка – это пять банок тушенки. Меняют все, наверное, от отчаяния, бедности. Но мы поддерживаем друг друга, делимся тем, что есть.
Женщин-медиков на передовой много. Все держатся, как бы тяжело не было. Есть женщина командир медицинского взвода, я никогда не видела ее не ухоженной. Это хорошо, конечно. Индустрия красоты в Донецке самая развитая. Страшно, но все равно все салоны работают. Война войной, а маникюр по расписанию.
Палаточный лагерь бойцов народного ополчения в Горловке.